Хинкус уже поднялся. Он стоял посередине комнаты со спущенными подтяжками и вытирал лицо большим полотенцем.
- Доброе утро, - сказал я. - Как вы себя чувствуете?
Он настороженно глядел на меня исподлобья, лицо его несколько опухло, но в общем он выглядел вполне прилично. Ничего в нем не осталось от того сумасшедшего затравленного хорька, каким я видел его несколько часов назад.
- Более или менее, - буркнул он. - Чего это меня здесь заперли?
- У вас был нервный припадок, - объяснил я. Лицо у него немного перекосилось. - Ничего страшного. Хозяин сделал вам укол и запер, чтобы вас никто не беспокоил. Завтракать пойдете?
- Пойду, - сказал он. - Позавтракаю и смотаюсь отсюда к чертовой матери. И задаток отберу. Тоже мне - отдых в горах… - Он скомкал и отшвырнул полотенце. - Еще один такой отдых, и свихнешься к чертовой матери. Без всякого туберкулеза… Шуба моя где, не знаете? И шапка…
- На крыше, наверное, - сказал я.
- На крыше… - пробурчал он, надевая подтяжки. - На крыше…
- Да, - сказал я. - Не повезло вам. Можно только посочувствовать… Ну мы еще поговорим об этом.
Я повернулся и пошел к двери.
- Нечего мне об этом разговаривать! - со злостью крикнул он мне вслед.
В столовой еще никого не было. Кайса расставляла тарелки с сандвичами. Я поздоровался с нею и выбрал себе новое место - спиной к буфету и лицом к двери, рядом со стулом дю Барнстокра. Едва я уселся, как вошел Симонэ - в толстом пестром свитере, свежевыбритый, с красными припухшими глазами.
- Ну и ночка, инспектор, - сказал он. - Я и пяти часов не спал. Нервы разгулялись. Все время кажется, будто тянет мертвечинкой. Аптечный такой запах, знаете ли, вроде формалина… - Он сел, выбрал сандвич, потом посмотрел на меня. - Нашли?.. - спросил он.
- Смотря что, - ответил я.
- Ага, - сказал он и неуверенно хохотнул. - Вид у вас неважный.
- У каждого тот вид, которого он достоин, - отозвался я, и в ту же секунду вошли Барнстокры. Эти были как огурчики. Дядюшка щеголял астрой в петлице, благородно седые кудри пушисто серебрились вокруг лысой маковки, а Брюн была по-прежнему в очках, и нос у нее был по-прежнему нахально задран. Дядюшка, потирая руки, двинулся к своему месту, искательно поглядывая на меня.
- Доброе утро, инспектор, - нежно пропел он. - Какая ужасная ночь! Доброе утро, господин Симонэ. Не правда ли?
- Привет, - буркнул чадо.
- Коньяку бы выпить, - сказал Симонэ с какой-то тоской. - Но ведь неприлично, а? Или ничего?
- Не знаю, право, - сказал Барнстокр. - Я бы не рискнул.
- А инспектор? - сказал Симонэ.
Я помотал головой и отхлебнул кофе, который поставила передо мной Кайса.
- Жаль, - сказал Симонэ. - А то я бы выпил.
- А как наши дела, дорогой инспектор? - спросил дю Барнстокр.
- Следствие напало на след, - сообщил я. - В руках у полиции ключ. Много ключей. Целая связка.
Симонэ снова загоготал было, но сразу же сделал серьезное лицо.
- Вероятно, нам придется провести весь день в доме, - сказал дю Барнстокр. - Выходить, вероятно, не разрешается…
- Почему же? - возразил я. - Сколько угодно. И чем больше, тем лучше.
- Удрать все равно не удастся, - добавил Симонэ. - Обвал. Мы здесь заперты - и надолго. Идеальная ситуация для полиции. Я бы, конечно, мог удрать через скалы…
- Но? - спросил я.
- Во-первых, из-за этого снега мне не добраться до скал. А во-вторых, что я там буду делать?.. Послушайте, господа, - сказал он. - Давайте прогуляемся по дороге - посмотрим, как там в Бутылочном Горлышке…
- Вы не возражаете, инспектор? - осведомился дю Барнстокр.
- Нет, - сказал я, и тут вошли Мозесы. Они тоже были как огурчики. То есть мадам была как огурчик… как персик… как ясное солнышко. Что касается Мозеса, то эта старая брюква так и осталась старой брюквой. Прихлебывая на ходу из кружки и не здороваясь, он добрался до своего стула, плюхнулся на сиденье и строго посмотрел на сандвичи перед собой.
- Доброе утро, господа! - хрустальным голоском произнесла госпожа Мозес.
Я покосился на Симонэ. Симонэ косился на госпожу Мозес. В глазах его было какое-то недоверие. Потом он судорожно передернул плечами и схватился за свой кофе.
- Прелестное утро, - продолжала госпожа Мозес. - Так, солнечно! Бедный Олаф, он не дожил до этого утра!
- Все там будем, - провозгласил вдруг Мозес хрипло.
- Аминь, - вежливо закончил дю Барнстокр.
Я покосился на Брюн. Девочка сидела нахохлившись, уткнувшись носом в чашку. Дверь снова отворилась, и появился Луарвик Л.Луарвик в сопровождении хозяина. Хозяин скорбно улыбался.
- Доброе утро, господа, - произнес он. - Позвольте представить вам господина Луарвика Луарвика, прибывшего к нам сегодня ночью. По дороге его постигла катастрофа, и мы, конечно, не откажем ему в нашем гостеприимстве.
Судя по виду господина Луарвика Луарвика, постигшая его катастрофа была чудовищной, и он очень нуждался в гостеприимстве. Хозяин был вынужден взять его за локоть и буквально впихнуть на мое старое место рядом с Симонэ.
- Очень приятно, Луарвик! - прохрипел господин Мозес. - Здесь все свои, Луарвик, будьте как дома.
- Да, - сказал Луарвик, глядя одним глазом на меня, а другим на Симонэ. - Прекрасная погода. Совсем зима…
- Это все чепуха, Луарвик, - сказал Мозес. - Поменьше разговаривайте, побольше ешьте. У вас истощенный вид… Симонэ, напомните-ка, что там было с этим метрдотелем? Кажется, он съел чье-то филе…
И тут наконец, появился Хинкус. Он вошел и сразу остановился. Симонэ пустился вновь рассказывать про метрдотеля, и пока он объяснял, что названный метрдотель не ел никакого филе, а все было как раз наоборот, Хинкус стоял на пороге, а я смотрел на него, стараясь при этом не упускать из виду и Мозесов. Я смотрел и ничего не понимал. Госпожа Мозес кушала сливки с сухариками и восхищенно слушала унылого шалуна. Господин Мозес, правда, покосился на Хинкуса кровавым глазом, но - с полнейшим равнодушием и сразу же снова обратился к своей кружке. А вот Хинкус с лицом своим совладать не сумел.