Отель «У погибшего альпиниста». Повесть - Страница 12

- Где? - отрывисто спросил Хинкус, осторожно поднося ко рту полную рюмку.

- На крыше.

Рука у Хинкуса дрогнула, бренди потекло по пальцам. Он торопливо выпил, потянул носом воздух и, вытирая рот ладонью, сказал:

- Нет. Никого там нет.

Я с удивлением посмотрел на него. Губы у него были поджаты, он наливал себе вторую рюмку.

- Странно, - сказал я. - Мне почему-то показалось, что Симонэ тоже там, на крыше.

- А вы перекреститесь, чтобы вам не казалось, - грубо ответил ходатай по делам и выпил. И тут же налил снова.

- Что это с вами? - спросил я.

Некоторое время он молча смотрел на полную рюмку и вдруг сказал:

- Послушайте, а вы не хотите позагорать на крыше?

- Да нет, спасибо, - ответил я. - Боюсь сгореть. Кожа чувствительная.

- И никогда не загораете?

- Нет.

Он подумал, взял бутылку, навинтил колпачок.

- Воздух там хорош, - произнес он. - И вид прекрасный. Вся долина как на ладони. Горы…

- Пойдемте сыграем на бильярде, - предложил я. - Вы играете?

Он впервые посмотрел мне прямо в лицо маленькими больными глазками.

- Нет, - сказал он. - Я уж лучше воздухом подышу.

Затем он снова отвинтил колпачок и налил себе четвертую рюмку. Я доел ростбиф, выпил кофе и собрался уходить. Хинкус тупо разглядывал свое бренди.

- Смотрите, не свалитесь с крыши, - сказал я ему.

Он криво ухмыльнулся и ничего не ответил. Я снова поднялся на второй этаж. Стука шаров не было слышно, и я толкнулся в номер Симонэ. Никто не отозвался. Из-за дверей соседнего номера слышались неразборчивые голоса, и я постучался туда. Симонэ там тоже не было. Дю Барнстокр и Олаф, сидя за столом, играли в карты. Посредине стола высилась кучка смятых банкнот. Увидев меня, дю Барнстокр сделал широкий жест и воскликнул:

- Заходите, заходите, инспектор! Дорогой Олаф, вы, конечно, приглашаете господина инспектора?

- Да, - сказал Олаф, не отрываясь от карт. - С радостью. - И объявил пики.

Я извинился и закрыл дверь. Куда же запропастился этот хохотун? И не видно его и, что самое удивительное, не слышно. А впрочем, что мне он? Погоняю шары в одиночку. В сущности, никакой разницы нет. Даже еще приятнее. Я направился к бильярдной и по дороге испытал небольшой шок. По чердачной лестнице, придерживая двумя пальцами подол длинного роскошного платья, спускалась госпожа Мозес.

- И вы тоже загорали? - ляпнул я, потерявшись.

- Загорала? Я? Что за странная мысль. - она пересекла площадку и приблизилась ко мне. - Какие странные предположения вы высказываете, инспектор!

- Не называйте меня, пожалуйста, инспектором, - попросил я. - Мне до такой степени надоело это слышать на службе… а теперь еще от вас…

- Я о-бо-жаю полицию, - произнесла госпожа Мозес, закатывая прекрасные глаза. - Эти герои, эти смельчаки… Вы ведь смельчак, не правда ли?

Как-то само собой получилось, что я предложил ей руку и повел ее в бильярдную. Рука у нее была белая, твердая и удивительно холодная.

- Сударыня, - сказал я. - Да вы совсем замерзли…

- Нисколько, инспектор, - ответила она и тут же спохватилась. - Простите, но как же мне вас называть теперь?

- Может быть, Петер? - предложил я.

- Это было бы прелестно. У меня был друг Петер, барон фон Готтескнехт. Вы не знакомы?.. Однако тогда вам придется звать меня Ольгой. А если услышит Мозес?

- Переживет, - пробормотал я. Я искоса глядел на ее чудные плечи, на царственную шею, на гордый профиль, и меня бросало то в жар, то в холод. Ну, глупа, лихорадочно неслось у меня в голове, ну и что же? И пусть. Мало ли кто глуп!

Мы прошли через столовую и оказались в бильярдной. В бильярдной был Симонэ. Почему-то он лежал на полу в неглубокой, но широкой нише. Лицо у него было красное, волосы взлохмачены.

- Симон! - воскликнула госпожа Мозес и прижала ладони к щекам. - Что с вами?

В ответ Симонэ заклекотал и, упираясь руками и ногами в края ниши, полез к потолку.

- Боже мой, да вы убьетесь! - закричала госпожа Мозес.

- В самом деле, Симонэ, - сказал я с досадой. - Бросьте эти дурацкие штучки, вы сломаете себе шею.

Однако шалун и не думал убиваться и ломать себе шею. Он добрался до потолка, повисел там, все более наливаясь кровью, потом легко и мягко спрыгнул вниз и отдал нам честь. Госпожа Мозес зааплодировала.

- Вы просто чудо, Симон, - сказала она. - Как муха!

- Ну что, инспектор, - сказал Симонэ, чуть задыхаясь. - Сразимся во славу прекрасной дамы? - Он схватил кий и сделал фехтовальный выпад. - Я вас вызываю, инспектор Глебски, защищайтесь!

С этими словами он повернулся к бильярдному столу и, не целясь, с таким треском залепил восьмерку в угол через весь стол, что у меня в глазах потемнело. Однако отступать было некуда. Я угрюмо взял кий.

- Сражайтесь, господа, сражайтесь, - сказала госпожа Мозес. - Прекрасная дама оставляет залог победителю. - Она бросила на середину стола кружевной платочек. - А я вынуждена покинуть вас. Боюсь, мой Мозес уже вне себя. - Она послала нам воздушный поцелуй и удалилась.

- Чертовски завлекательная женщина, - заявил Симонэ. - С ума можно сойти. - Он подцепил кием платочек, погрузил нос в кружева и закатил глаза. - Прелесть!.. У вас, я вижу, тоже без всякого успеха, инспектор?

- Вы бы побольше путались под ногами, - мрачно сказал я, собирая шары в треугольник. - Кто вас просил торчать здесь, в бильярдной?

- А зачем вы, голова садовая, повели ее в бильярдную? - резонно возразил Симонэ.

- Не в номер же к себе мне ее вести… - огрызнулся я.

- Не умеете - не беритесь, - посоветовал Симонэ. - И поставьте шары ровнее, вы имеете дело с гроссмейстером… Вот так. Что играем? Лондонскую?